– Плати или давай газету сюда! – не отставал мальчишка.

Тео молча вернул ее и продолжил свой путь, вот только от прежней эйфории почти ничего не осталось. То, что на первый взгляд выглядело очень хорошими новостями, при ближайшем рассмотрении оборачивалось совсем другой стороной. Тео знал, что на самом деле означало столь внезапное и пылкое заступничество Бродгёрдла. Он пустил в ход свой козырь – и Шадрак уступил. Согласился на условия Бродгёрдла.

20

По могилам

На то, чтобы одолеть шесть кварталов вверх по Маячной улице, Тео понадобилось битых два часа. Мысль о необходимости лично увидеть человека, известного в Бостоне как Гордон Бродгёрдл, внушала ему желание удирать во все лопатки и не останавливаться, пока будут силы бежать. Ноги отказывались идти: ведь если он увидит Бродгёрдла, тот наверняка увидит его!.. Остановившись, Тео развернул краденый гудьировский велосипед и побрел обратно вниз… Подумал о Шадраке и Майлзе в тюрьме – и снова остановился. Уж у них-то, в кутузке сидя, точно не было ни единого шанса выведать правду… Вспомнилось и расследование Грея, копавшего определенно не там. Тео даже стукнул себя кулаком по бедру: что за непростительное малодушие! Повернулся, поднялся на два квартала… Опять остановился – не в силах идти дальше.

Так продолжалось более двух часов кряду. Наконец Тео встал на углу, совершенно измотанный, с потными ладонями… однако исполненный решимости.

«Я здесь ради того, чтобы доказать: он виновен, – твердо сказал себе Тео. – Я знаю, это так. Еще я знаю, что тому должны быть доказательства. Их просто надо найти. А когда я их найду, Шадрака и Майлза освободят».

Бродгёрдл владел крупнейшим домом на Маячном холме. Это был кирпичный особняк, воздвигнутый на угловом участке земли. Большинство других строений скучилось у поворота дороги, это же похвалялось длинным передним двором, отгороженным от улицы черным невысоким забором из кованого железа. Оконные шторы в каждой комнате были раскрыты полностью, словно возвещая: хозяину дома нечего от кого-либо таить.

Тео стоял на противоположном углу, с горькой улыбкой наблюдая за особняком. Он помнил времена, когда человека, ныне именуемого Гордоном Бродгёрдлом, не пустили бы даже по этой улице гулять, не то что домовладельцем здесь быть. В те дни он откликался на имя Уилки Грэйвз, или попросту Уилки Могила, и на каждом клочке его изорванной одежды висело по серебряному колокольчику, а зубы у него тогда были длинные, острые и железные до самых кончиков. Не зубы, а зубья! Он даже перчатки носил, увенчанные железными когтями – чтобы доходчивей объяснять свою позицию, если кто-то сразу не понимал. А происходило такое нередко…

«Вот это я понимаю, преображение!» – сказал себе Тео, наблюдая, как Бродгёрдл вылезает из конной коляски и направляется по подъездной дорожке к крыльцу. Он поменял не только зубы, но и волосы с бородой. Сменил и походку: теперь он нес себя с этакой ненаигранной властностью, как бы подразумевавшей наследные привилегии. Тео хорошо помнил, как прежде держался враг: вся его поза, бывало, излучала агрессию и нетерпеливый напор.

Не изменились разве что голос и глаза. Они наводили ужас совершенно как прежде…

Разглядывая Бродгёрдла, облаченного в шикарный костюм, Тео невольно припомнил день, когда в самый первый раз встретил Уилки Могилу. Воспоминание было из тех, которые он не первый год усердно пытался похоронить, – как, впрочем, и все, что хоть в малейшей степени касалось Грэйвза. И вот теперь прошлое вернулось, непрошеное и удивительно яркое. Вырвалось из-под многолетнего спуда…

Все случилось в городке, по недоразумению названном Раем: здесь было так же сухо и пыльно, как и во множестве других городишек, пройденных Тео. К тому времени он уже две недели странствовал совершенно один, и ему редко удавалось добыть себе пищу.

Он увидел фургон, стоявший перед таверной, – не вполне обычный фургон. Большинство путешественников Пустошей использовали хлопчатый брезент, который пропускал свет, но худо-бедно ограждал от холода и жары. Этот был целиком деревянный, с дверкой позади. Дверь замотали цепью и заперли на замок. Тео тут же смекнул, что фургон, не иначе, был набит ценностями. Что в нем перевозили? Слитки золота? Денежные купюры? «Еду!..» Воображение нарисовало свисающие с крючков гирлянды колбас, мешки зерна, бочонки с яблоками и картошкой… Тео был до того голоден, что, пожалуй, сгрыз бы даже луковицу, причмокивая от удовольствия. Привидевшаяся картина изобилия неудержимо потянула его к себе – хотя он и понимал, что в Раю для воришки было полно добычи куда как полегче.

Позже, оглядываясь назад, Тео ругательски ругал себя: как он мог не обратить внимания на состояние лошадей?.. Если бы в животе поменьше сосало, он точно заметил бы неухоженные копыта, а на ляжках животных – засохшие полосы крови. Но нет, он мог думать только о залежах провианта внутри. Вытащив отмычки, Тео занялся замком. Сколько там всего! Какая будет пирушка!..

Вот так его и застукал Могила. С отмычкой в недрах замка и с глупым предвкушением на лице. Грэйвз ухмыльнулся, показав разом все свои железные зубья. Он держал на поводке черную сторожевую псину. Судя по виду, жилось зверюге не сытней Тео.

«Взять его, Салли!» – скомандовал Могила гулким голосом, который Тео запомнил навеки. Собака прыгнула вперед… Тео выставил руку с железными костями: псину не остановит, но, может, хоть задержит…

Воспоминание заставило Тео содрогнуться. Сердце тяжело и болезненно заколотилось. Он заслонился развернутой газетой, которую предусмотрительно захватил. Бродгёрдл остановился в дверях, оглядел улицу… Что верно, то верно – его почти невозможно стало узнать. По-настоящему его выдавал только голос, ведь людей с жестокими глазами на свете хоть отбавляй. Он что-то сказал дворецкому и скрылся в прихожей. Тот махнул кучеру, направляя его в каретный сарай.

Но Уилки Могила – не единственный, кого разительно изменили прожитые годы. Это относилось и к Тео. Имя, правда, он сохранил прежнее, зато стал много старше и несравнимо мудрее. В последний раз он видел Грэйвза, когда был мальчишкой одиннадцати лет от роду. Куда меньше ростом, существенно грязней нынешнего… и, конечно, гораздо более жалким.

«Он меня нипочем не узнает. Даже если я среди бела дня перед ним встану!» – решительно сказал себе Тео.

Эта мысль, выросшая из остатков уверенности, дала ему силы действовать. Сев на велосипед, Тео покинул свой угол и объехал владения Бродгёрдла кругом. Особняк с окружающими угодьями занимал большую часть квартала. За домом вместо заднего двора раскинулся сад, примыкавший к улице. По бокам красовался высокий кирпичный забор, увитый плющом. Тео нашел в стене дверь, но она оказалась крепко заперта. Впрочем, в железной поверхности был прорезан узор – силуэт совы. Сквозь него оказалось возможно заглянуть в сад.

Тео присел на корточки и стал наблюдать. Он увидел лопату, торчавшую в земле возле недавно вскопанной клумбы. Тео сместился вправо и заметил две мужские ноги. Они стояли по обе стороны двери, что вела в садовый сарайчик Бродгёрдла. Тео выпрямился.

«Что ты замышляешь, Могила? – думалось ему. – Почему твои люди сараюшку стерегут? Старый трюк повторяешь или новому научился?»

Встав на велосипедную педаль, он приподнялся и снова поглядел сквозь прорезь узора.

…И чуть не свалился, удивленно вскрикнув. Потом испустил долгий, медленный вздох. «Ну ты даешь, Могила. Это что-то новенькое». Перекинул ногу через седло и покатил прочь со всей скоростью, на какую был способен. Крутой склон Маячного холма немало способствовал быстрому удалению от дома Бродгёрдла, только сердце продолжало бешено колотиться. Он ясно рассмотрел двоих мужчин, карауливших садовый сарайчик. Одетые в неприметные костюмы, они были вооружены абордажными кошками, висевшими у поясов, а на щеках у того и другого красовались безошибочно узнаваемые шрамы: длинные полоски от уголков рта до самых ушей. Такие оставляет тугая проволока, некогда впившаяся в кожу…